Это были ревущие двадцатые, и светлейшая княжна была тут совсем не к месту. «Кэтрин, бросьте свои скучные арии, — уговаривал ее лондонский импрессарио, — в моде сейчас джаз и чарльстон! У вас отличный голос и стройные ножки. Ваши романсы никому не нужны. Посмотрите на необузданную Бесси Смит, императрицу блюза! Смените репертуар — и все будут в выигрыше. Публика к нам валом повалит, а вы наконец переедете из этой дыры». Княжна молчала, в отчаянии накручивая на руку длинное жемчужное ожерелье — последнее, что осталось от матери, промотавшей царские богатства за зелеными столами Монте-Карло. Джаз, чарльстон — какая пошлость! Неужели придется сдать последний бастион самоуважения? Неужели ехидной судьбе мало того, что Кэтрин, дочь Александра II, выступает в вульгарном кабаре?
Родители
Отца она, конечно, не помнила. Император погиб от рук террористов, когда его младшей дочери было всего три года. Да и сама Россия представлялось Кэтрин полуфантастической страной — после кончины царя его вторая семья переехала во Францию, княжна выросла в центре старого Парижа, в доме номер шесть на площади Соединённых Штатов.

Гуляя с английской гувернанткой под тенью пятнистых платанов, Кэтрин разглядывала бронзовую модель Статуи Свободы — уменьшенную копию той самой Статуи, которую Франция подарила Америке, — памятник Джорджу Вашингтону, «бесподобно светлые» парижские здания. Но вернувшись с прогулки домой, княжна оказывалась в другом мире. Ее окружали русские иконы и русские книги. А главное — мать, Екатерина Михайловна, постоянно рассказывала о счастливом прошлом в далёком Петербурге. В день гибели мужа время для княгини Долгорукой-Юрьевской остановилась. До конца жизни она носила только чёрные, траурные платья. Свой дом она превратила в музей императора Александра II, сохранила все его мундиры и даже домашний халат. Кэтрин, ее брат и сестра затаив дыхание слушали мамины истории — отец представал в них добрым волшебником.





Екатерина Михайловна рассказывала, как царь, презрев осуждение света, женился на ней. Как самолично принимал у нее роды в Зимнем дворце, когда врача задержала в дороге непогода. Как в Ливадии мчался к ней верхом на великолепном жеребце, подаренном султаном Абдул-Гамидом. Позабыв о министрах, император часами сидел со своей семьей на цветущей веранде летней резиденции, откуда открывался дивный вид на серебристую лазурь Черного моря. Если кто-то из детей температурил, Александр Николаевич завтракал у постели больного. Отец частенько скатывался вместе с маленькой Кэтрин с русской горки, возведённой в одном из дворцовых залов. В разлуке император писал своей молодой супруге страстные письма — сотни, тысячи писем.
Иногда Екатерина Михайловна зачитывала маленькие отрывки из милых посланий Александра Николаевича: «Ох! Как я вспоминаю наши славные послеобеденные часы, когда дети спускались ко мне и рассказывали тебе о чем-нибудь, перед тем как пить свое молоко. Меня так и тянет к вам. Дай нам Бог вернуться поскорее!»

Царь хорошо позаботился о своей второй семье. За полгода до своей гибели Александр II положил в государственный банк 3 302 910 золотых рублей на имя Екатерины Михайловны и её детей. Благодаря щедрости императора княгиня смогла купить себе дом в Париже, особняк в Биаррице, виллу в Ницце и собственный железнодорожный вагон для путешествий, а также нанять двадцать слуг.
У княгини Юрьевской было всё… Кроме благоразумия. Сказочное богатство стремительно таяло — в ресторанах и казино Монте-Карло. Когда Кэтрин исполнилось двадцать три, мать начала подыскивать ей состоятельного жениха, чтобы подправить семейные финансы. Увы! Выбор княгини пал на чрезвычайно аморального кандидата.
Итальянские страсти
Князь Александр Владимирович Барятинский был внуком русской графини Стенбок-Фермор, одной из самых богатых женщин Европы, владелицы огромных рудников на Урале и в Сибири. Как-то раз графиня позолотила купола монастыря за свой счет, но даже после этого на ее счетах оставалось около ста миллионов рублей. Князь Барятинский также был потомком купца-миллионера Саввы Яковлева, так что наш герой, мягко говоря, не бедствовал: вел фривольную жизнь, порхал по европейским кафешантанам, мюзик-холлам, увеселительным садам и кабаре.



В одном из таких кабаре в 1897 году он встретил ослепительную брюнетку с тонким профилем и еще более тонкой талией, затянутой в самый тугой корсет. Лина Кавальери не могла похвастаться хорошим голосом, он был ей и не нужен — роскошная внешность «куртизанки Прекрасной эпохи» с лихвой компенсировала ее скромный вокал. Лина была не только артисткой, но и фотомоделью. Ее называли «самой красивой женщиной мира», открытки с Кавальери печатались миллионными тиражами.








Барятинский бросил к ногам Лины все деньги своей семьи. Российские ювелиры Ган и Бок изготовили для певицы «парюр из изумрудов, стоимостью 150 тысяч рублей и рубиновый гарнитур стоимостью 60 тысяч рублей». У Фаберже князь заказал три нитки редкого жемчуга за 180 тысяч рублей. На открытии ресторана «Медведь» в Санкт-Петербурге «на итальянской красавице было надето бриллиантов, по самой скромной оценке, тысяч на двести», как сообщали тогда газеты. На выступлении Кавальери в Харьковском театре в опере «Травиата» «Виолетта была увита драгоценностями на сумму свыше трех миллионов рублей». Князь организовал своей возлюбленной несколько выгодных контрактов в петербургских и московских театрах.


Больше всего на свете Барятинский хотел жениться на Лине. Но он был слишком знатен, чтобы принимать самостоятельные решения. В 1901 году князь обратился к Николаю II за разрешением на брак с Кавальери. В ответ Барятинский получил гневную отповедь. Император указал влюблённому князю не только не кафешантанное прошлое Лины, но и на тот факт, что у нее был семилетний сын, которого она родила в 16 лет, еще в Риме, где работала упаковщицей газет и продавщицей цветов.
Князю ничего не оставалось, как найти себе фиктивную жену. К несчастью, ей стала наивная Кэтрин Юрьевская, мечтавшая о такой же всепоглощающей любви, какая была у ее родителей.



Какое горькое совпадение! Князь Александр Барятинский действительно копировал поведение императора Александра II; вот только Кэтрин была уготована участь несчастной официальной жены, какой когда-то была императрица Мария Александровна — царь бросил первую супругу ради молодой Екатерины Михайловны. А теперь в семье Барятинских роль счастливой возлюбленной досталась Лине Кавальери.
Кэтрин отчаянно пыталась понравиться мужу: родила ему двух сыновей, покрасила волосы в цвет воронова крыла, как у Лины, и даже стала брать уроки оперного пения у знаменитой певицы Мариани-Мази, наставницы Кавальери. Но всё было напрасно. Князь не мог бросить Лину. Как пишут историки, «их видели везде втроём, живущих в одном отеле в Риме, или на спектаклях в операх, или в Санкт-Петербурге». Этому странному, унизительному треугольнику положила конец смерть Барятинского в 1910 году.
Состояние князя перешло Кэтрин и сыновьям. Она разбогатела, как и мечтала ее мать, но какой ценой! Впрочем, спустя пять лет, в разгар Первой мировой войны, судьба вознаградила княжну сумасшедшим романом с поистине выдающимся мужчиной.
Любовь под перекрестным огнем
Позвольте представить вам Сержа Оболенского — выпускника Оксфорда, блестящего игрока в поло, храброго прапорщика Кавалергардского полка Российской императорской армии. Получил Георгиевский крест, ордена Святой Анны и Святого Станислава. Проявил высшую степень хладнокровия и находчивости, исполняя приказы под пулеметным и ружейным огнем противника. Будучи сильно контужен разорвавшимся снарядом, два дня оставался в строю, пока по приказанию командира эскадрона не был эвакуирован для лечения в Ялту.


Летом 1915 года князь Оболенский бродил по уличному базару, рассматривая разноцветные открытки «в пользу воинов и их семей» и стараясь на обращать внимания на пульсирующую боль в висках, которая преследовала его после контузии. «Возьмите приглашение на концерт, — услышал он глубокий, немного печальный женский голос. — Сегодня в полдень, в городском саду». Высокая темноволосая барышня за стойкой благотворительного киоска показалась Сержу смутно знакомой. А ведь он уже слышал этот красивый голос лет десять назад! Кажется, в Биаррице.
— Принцесса Юрьевская, как я рад! — Серж наклонил голову и тут же зажмурился от острой боли в висках. — Такая приятная встреча — в таких жутких обстоятельствах…
Они разговорились. Кэтрин было тридцать семь, ему двадцать пять, но разница в возрасте совсем не ощущалась. Оба были очарованы друг другом. Кэтрин рассказала, как в начале войны она оказалась в ловушке в своем баварском доме, и после «кошмарного путешествия» едва добралась до России. Поселилась в фамильной усадьбе Барятинских в Ивановском под Курском, открыла там госпиталь для раненых бойцов, трудилась простой медсестрой, как императрица Александра Фёдоровна. Воспитывала двоих сыновей. Серж понимающе кивал: он и сам примчался на родину в 1914-м, бросил свою размеренную жизнь в Англии, чтобы поступить вольноопределяющимся в Российскую императорскую армию.
Спустя пару часов после приятной встречи на базаре Оболенский заглянул на концерт в городском саду — и впервые услышал, как поет светлейшая княжна. Великолепное меццо-сопрано! Кэтрин исполняла русские романсы с удивительной простотой и искренностью, покорившей молодого офицера.


Тем жарким летом роман между ними вспыхнул, как порох. Через три дня после памятного концерта Серж уехал обратно на фронт, но Кэтрин он не забыл — влюбленные каждый день писали друг другу. Осенью следующего, 1916 года Оболенский прибыл в Ивановское, чтобы сделать княжне предложение. Кэтрин встретила его на крыльце прекрасного дворца с белыми колоннами. Справа переливался на солнце высокий фонтан, слева синело озеро и зеленели ровные аллеи подстриженных деревьев. Она сказала «да» — а что еще она могла ответить неотразимому кавалергарду с умным и честным лицом, аристократическим носом и военной выправкой?
Кэтрин и Серж поженились в Ялте в октябре 1916 года. Император Николай II был настолько доволен этим союзом, что прислал на свадьбу своего ближайшего помощника, барона Фредерикса.
Однако счастье новобрачных продлилось недолго. По всей стране начались волнения, закончившиеся кровавой революцией и гражданской войной. Кэтрин и Серж потеряли все свое российское имущество. В голове только одна мысль — как спастись от большевиков, как пересечь границу. Это было почти невозможно. На протяжении семи месяцев молодожены жили в крошечной квартирке в Москве, скрывая от всех свои истинные имена. Кэтрин работала в школе учителем французского, потом устроилась куда-то горничной, потом служила секретаршей на текстильной фабрике. Серж трудился садовником при церкви, сажал овощи на заднем дворе, получая от этого занятия некоторое удовольствие и психологическую разгрузку.

Наконец друзья организовали Оболенским эвакуационный маршрут на юг империи. Это было смертельно опасное приключение. Серж добирался своим путем, детей отправили с няней на поезде, а Кэтрин пришлось идти двадцать километров пешком, чтобы не попасться патрульным. И все же в конце ее остановили красноармейцы. Княжну уже взяли под арест, когда командир сказал: «Нет, товарищи, погодите. Я знаю, кто это. Это дочь царя-освободителя. Отпустим ее», — и даже пожелал Кэтрин удачи на прощание. Все это время княжна была «спокойной, как огурец», по определению ее мужа.
После нескольких волнительных недель в дороге семья воссоединилась в Швейцарии. Здесь наконец-то удалось перевести дух. Серж получил доступ к своему счету в банке Берна, и Оболенские сняли номер в лозаннском «Савое» на берегу Женевского озера.

После всех испытаний так приятно было очутиться в большом старомодном отеле, окруженном садами и теннисными кортами. По вечерам изгнанники пили коктейли на террасе отеля, откинувшись на спинку плетеного кресла, любуясь Альпами, наслаждаясь неспешной беседой с пожилыми графинями и маркизами. Впервые с начала войны дети Кэтрин возобновили занятия в школе. Потом семья переехала в Англию, где Оболенский нашел интересную работу по распространению британского оборудования для обработки зерна, а Кэтрин начала давать камерные концерты для европейских аристократов. Жизнь постепенно наладилась… И супруги вдруг заскучали.
Потом Серж напишет в своих мемуарах: «Наш брак был одним из заблуждений военного времени, короткой, острой романтической привязанностью, к которой мы оба стремились в момент отчаянного спокойствия. Наша безрассудная страсть закончилась, как только закончились обстрелы. Почти сразу после нашего побега из России стало ясно, что наш брак был ошибкой».
Британский эпилог
После развода с Оболенским в 1923 году Кэтрин оказалась на грани настоящей нищеты. Домашними концертами «для своих» много не заработаешь. Светлейшая княжна жила в рабочем районе на окраине Лондона и едва сводила концы с концами. За год до этого скончалась ее мать, однако никакого наследства после себя Екатерина Михайловна не оставила — богатства императора Александра II растворились без следа в европейских увеселительных заведениях. Горькая ирония! Теперь в этих же заведениях должна была выступать дочь Екатерины Михайловны, чтобы оплатить счета за квартиру. Кэтрин соглашалась на любые площадки, от мюзик-холлов до кабаре, однако наотрез отказывалась менять репертуар. Ей удавались классические арии на разных языках, неополитанские серенады из коллекции давно забытой Лины Кавальери, а также русские романсы. Светлейшая княжна не желала подстраиваться под меняющийся мир. Никакого джаза! С царским достоинством она выходила к жующей публике и запевала: «Замело тебя снегом, Россия…»


Мировые газеты пестрели заголовками: «Принцесса Романова поет за кусок хлеба», «Так проходит слава». Сиднейские журналисты сообщали из Лондона: «У нее прекрасный голос, и она пытается на нем заработать. Сначала люди над ней смеялись, однако потом почувствовали уважение к ее достижениям».

С годами популярность Кэтрин росла. Чарльстон и саксофон пугали пожилую публику своей дерзостью. Люди все больше скучали по спокойному довоенному прошлому, символом которого стала принцесса Юрьевская. Княжну стали приглашать на радио. Одна из записей BBC сохранилась до сих пор — на ней Кэтрин исполняет арию Агаты из оперы Вебера «Вольный стрелок» на немецком языке.
Вместе с успехом к княжне пришли деньги. В 1932 году Кэтрин купила дом на острове Хэйлинг в Гэмпшире. Ей нужен был морской воздух — обострилась хроническая астма.



Этот тихий, заросший вереском остров стал последним пристанищем княжны. Здесь она встретила старость — увы, безденежную, ведь выступать она уже не могла. В 1943 году ее навестил британский политик и мемуарист сэр Генри Чаннон: «Дочь императора живет в убожестве и нищете, растягивая триста фунтов на целый год. Иногда она голодает. Ее маленький домик ужасен, и у нее нет прислуги, она должна следить за этим холодным домом и за собой самостоятельно. Ее три любимых пекинеса недавно скончались. Она одинока, ей за шестьдесят. Но все же каким-то невероятным образом ей удается создать вокруг себя атмосферу аристократичности. Она по-прежнему носит маленькие жемчужные сережки, единственный штрих прошлого…»

Последние месяцы жизни Кэтрин провела в доме престарелых. Она скончалась на Хэйлиге в 1959-м. Ей был 81 год. Ни дети, ни внуки светлейшей княжны не смогли приехать на церемонию прощания — жизнь разбросала их по разным странам. На похоронах присутствовал только один ее близкий человек — князь Серж Оболенский, ныне — американский подполковник, сотрудник Управления стратегических служб США, вице-председатель совета директоров корпорации «Хилтон», приятель Мэрилин Монро, Жаклин Кеннеди и Грейс Келли. Все эти годы Серж оставался хорошим другом Кэтрин.






На надгробном камне княжны Юрьевской значится неправильная дата рождения: сентябрь 1880-го. Это день свадьбы ее родителей, Кэтрин на тот момент было уже два года. Но мир признал ее существование только после официальной регистрации второго брака императора. Как обидно! Кэтрин, как и ее отец, всю жизнь боролась со стереотипами, выступая перед простым народом; но ее памятник стал символом светского высокомерия.


Исторические материалы по теме:
- «Tsar’s daughter Princess Catherine Yurievskaya — from Saint-Petersburg to Hayling Island» // Вестник Комитета «Русское наследие в Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии», London, UK, Выпуск №1 (2016)
- Мария Сергеевна Барятинская «Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918» (М., 2006)
- The Memoirs of Serge Obolensky «One Man in his Time» (New York, 1958)
- Alexandre Tarsaïdzé «Katia: wife before God» (New York, 1970)
- «Chips: The Diaries of Sir Henry Channon» (London, 1967)
- Морис Жорж Палеолог «Тайный брак императора»
- Михаил Пазин «Запретные страсти великих князей»
- «Jazz, the Charleston and moral panic: Music and dance in 1920s Britain»
- «Let Frivolity Reign: London’s Roaring 1920s»
Поддержите проект и получите эксклюзивный исторический контент: - необычные факты из истории России с иллюстрациями; - интересные аудиорассказы из серии «Царские слуги». Подпишитесь в группе Уютной истории ВКонтакте ⇢ Стоимость подписки - 50 рублей в месяц. Отменить можно в любой момент. Добро пожаловать в клуб Уютной истории 💚