Императрица скучала по отцу — могучему Петру I, заряжающему своей энергией всех вокруг. Она и сама была на него похожа: не могла усидеть на месте, кипела весельем. Наверное, поэтому из всех своих бесчисленных дворцов Елизавета больше всего привязалась к уютному петергофскому Монплезиру, где все напоминало об отце.
«Мое голландское удовольствие»
Лизетте было четырнадцать, когда девятилетняя стройка «забавного дворца» наконец завершилась и отец с гордостью показал дочерям новый дом — совсем небольшой, одноэтажный, неоштукатуренный, но очень романтичный: высокая ломаная кровля и огромные окна с мелкой расстекловкой «по-голландски»; особый узкий кирпич, как в Амстердаме; мощеная терраса вдоль всего морского фасада, осененная липами, подобно гаагским каналам.
Увы! Сам Петр почти не успел насладиться всей прелестью Монплезира — скончался через два года, а дворец остался неприкаянным, новые правители проводили в нем лишь дипломатические приемы.
Елизавета, оказавшись у власти, вновь вдохнула жизнь в Монплезир — петергофский дворец стал частной резиденцией, куда допускались лишь избранные. Государыня гуляла со своим возлюбленным, симпатичным казаком Разумовским, по морской террасе, освещенной закатным солнцем, и читала милому Алеше собственные любовные поэмы, весьма пылкие.
Райский уголок на берегу моря
Когда ей было грустно, императрица приходила в Морской кабинет Монплезира, перебирала старые навигационные инструменты Петра, открывала стальную шкатулку, украшенную литыми солдатиками в треуголках. Шкатулка вся пропахла отцовским табаком, там до сих пор хранилась любимая керамическая трубка Петра, костяная тёрка для табака, кусочек гриба для раскуривания трубки и голландская табакерка.
Елизавета рассматривала дубовые панели с изображением тринадцати типов новейших кораблей, распахивала окно, выходящее на Финский залив, и вспоминала слова отца: «Морской воздух Монплезира лучше любых лекарств от болячек исцеляет. И спится в Монплезире как нигде: море и корабли во снах вижу».
Лизетта, получившая свое имя в честь лучшего фрегата Петра, улыбалась. В этом чудесном дворце, устремленном в море, не было места унынию.
Огурцы от императрицы
«Заведем и мы огород не хуже, чем у французского короля», — говаривал Петр, рисуя планы русского Версаля, коим должен был стать Петергоф. Дочь самодержца воплотила его мечту буквально — завела при Монплезире богатый огород, в котором пробовала разводить заморскую картошку, а еще выращивала французские диковинки: редис и салат-латук, также привезенные в Россию Петром. Даже капризные артишоки водились на грядке у императрицы.
Сажала она и простые огурцы, а потом собственноручно их солила и частенько наведывалась в кладовую дворца, чтобы проверить свои запасы. Редкие гости, удостоившиеся приглашения в Монплезир, получали небывалое угощение: Елизавета Петровна лично стряпала им обед. Государыня любила готовить, но позволяла себе это удовольствие только в Петергофе, где не было чужих любопытных глаз. Лизетта надевала простой передник и отправлялась на кухню. Лучше всего ей удавались блины, а для своего любимого Алешеньки императрица варила щи, пекла кулебяки, запекала буженину.
Не было большей радости для Елизаветы, чем зажарить на ружейном шомполе над угольями свои охотничьи трофеи. В 1747 году в окрестностях Петергофа императрица застрелила матерого медведя, в другой раз — огромного лося. А уж зайцам, уткам и косулям и вовсе счета не велось. Подавали дичь в Лаковом кабинете, расписанном сценами охоты, золотыми птицами и пейзажами.
Петергофское платье
Но вот уже и вечер близится. А значит, надо идти в Паровую комнату, прихорашиваться перед домашним балом. Эта чудная банька обшита липовыми досками, пахнущими медом. Вместо печных камней здесь 108 пушечных ядер — еще одна весточка от отца! А еще Петр позаботился о проточной воде, которая подается сюда из фонтанов при помощи помпы. Даже ватерклозет в Монплезире имеется, с проточно-промывной канализацией — редкость не только для России, но и для королевских дворов Европы XVIII века.
Итак, к балу все готово: роскошные блюда и особое «петергофское платье», гармонирующее с зеленью лип, белыми цветами сада и серебристыми фонтанами. Фасон придумала сама Елизавета и сделала его обязательным для всех гостей петергофских балов.
За три века у Монплезира сменилось множество хозяев; но никто не любил его больше Лизетты, веселой дочери великого Петра.
