«Разрушительно, опустошительно хороша» — говорили о Наталье современники. Красота сломала Гончаровой жизнь; лишила ее мужа, семейного спокойствия, доброго имени. Первая красавица Петербурга до отвращения ненавидела балы; но разве можно отказаться от танца с самим императором? Не только Дантес вмешался в счастливый брак Натальи; грозная тень Николая Первого нависла над домом Пушкиных.
Детство в сказке, юность в страхе
Первые пять лет жизни Наталья провела словно в волшебном царстве. Пока ее родители вращались в высшем свете в Москве, маленькая Таша росла под присмотром богатого деда в фамильном имении в калужской деревне под названием Полотняные Заводы. Семья Гончаровых была настолько богата, что по углам дедовского кабинета всегда громоздились объемистые мешки из доморощенного полотна, туго набитые золотом. Начало этому капиталу когда-то положил крестьянин-самородок Афанасий Абрамович Гончаров — любимец Петра Великого, гениальный предприниматель, основавший первый в России завод, на котором изготовлялись полотна для парусов.

Дед души не чаял в голубоглазой Таше. Дочь Натальи, Александра Арапова, рассказывала: «Не успевала она выразить желание, — как оно уже было исполнено. Самые затейливые, дорогие игрушки выписывались на смену не успевших еще надоесть; глаза разбегались, и аппетит пропадал от множества разнообразных лакомств; от нарядов ломились сундуки, и все только вращалось около единой мысли: какую бы придумать новую лучшую забаву для общей любимицы».


Когда Наталье исполнилось пять лет, мать решила забрать ее к себе, чтобы дать дочери городское образование и воспитание. Только тогда девочка по-настоящему узнала своих родителей. День приезда в Москву навсегда врезался в память Натальи.
«Стояла зима: ее на руках вынесли из возка, укутанную в драгоценную соболью шубу, крытую алым бархатом, и принесли в гостиную. Братья и сестры обступили ее, с любопытством разглядывая лицо, ставшее им чуждым. Мать сдержанно поцеловала и, с неудовольствием оглядывая дорогой наряд, промолвила: «Это преступление приучать ребенка к неслыханной роскоши!» Потом она сдала оробевшую девочку на руку нянюшек и строго заметила: «Первым делом надо Наташу от всего привитого к ней отучить». И не прошло двух дней, как дорогая шуба, предмет общего восхищения, преобразилась в «палатинки» и муфты для трех сестер, и младшей, хотя и законной обладательнице меха, досталась худшая из них».
Мать оказалась деспотичной и придирчивой. Но самое страшное открытие ждало впереди. Отец Натальи страдал от тяжелой формы психического расстройства и временами был чрезвычайно опасен для окружающих. Буйным сценам, неистовым крикам, наполнявшим весь дом даже по ночам, не видно было конца. Как-то раз отец схватил со стола нож и набросился на маленькую Наташу:
«Голова кружилась, сердце учащенно билось, ноги подкашивались, а инстинкт самосохранения внушал, что достаточно оступиться, чтобы погибнуть безвозвратно. Лестница казалась нескончаемой; с каждой ступенью отец настигал ее ближе; огненное дыхание обдавало волосы, и холодное лезвие ножа точно уже касалось открытой шеи. Наверху, в щель притворенной двери, с замиранием духа следили за перипетиями захватывающей сцены. Но вот и цель! Ее впустили, захлопнули надежный щит. «Спасена!» — блаженным сознанием промелькнуло в мозгу, и эти ощущения годы были бессильны изгладить».
Потом — новое несчастье. Богатый дед оказался совсем не таким состоятельным, как всем казалось. Выяснилось, что он совершенно не умел обращаться с деньгами и, в отличие от своего предка-крестьянина, был никудышным хозяйственником. Сказочные капиталы развеялись, как дым. Родители Натальи запаниковали. Из всех сокровищ у них осталось только одно — необычайная красота младшей дочери. Наталья была настолько хороша собой, что родители не сомневались: они легко подберут ей самого богатого и знатного жениха. Мнение самой девушки можно было не принимать в расчет — Наталья выросла покорной, запуганной и тихой.
«Чистейшей прелести чистейший образец»
К тридцати годам Пушкину страшно надоело одиночество. Бесцельная, тусклая холостяцкая жизнь! Зима 1828 года казалась бесконечной, хотя на дворе был еще только декабрь. Морозы сковали душу Пушкина. Даже самые волнующие, важные события оставляли поэта равнодушным. Он только что получил хвалебный отзыв от императора на новую поэму «Полтава», Николай Первый назвал произведение «благородной литературой», — но поделиться этой радостью было не с кем.
Что ж… Пришла пора и «непостоянному обожателю очаровательных актрис» обзавестись уютным семейным очагом.

«Участь моя решена, — рассуждал Пушкин на страницах тетради для набросков. — Я женюсь, т. е. я жертвую независимостию, моею беспечной, прихотливой независимостию, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством… Пока я не женат, что значат мои обязанности? Есть у меня больной дядя, которого почти никогда не вижу. Заеду к нему – он очень рад; нет – так он извиняет меня. Я ни с кем не в переписке, долги свои выплачиваю каждый месяц… Обедаю в ресторации, где читаю или новый роман, или журналы; если ж Вальтер Скотт и Купер ничего не написали, а в газетах нет какого-нибудь уголовного процесса, то требую бутылки шампанского во льду, смотрю, как рюмка стынет от холода, пью медленно, радуясь, что обед стоит мне 17 рублей и что могу позволять себе эту шалость».
Где же найти спутницу жизни? Разумеется, в нарядной рождественской Москве, засыпанной снегом и романтическими надеждами! В неоконченных заметках «Путешествие из Москвы в Петербург» Пушкин с ностальгией описывал знаменитые московские ярмарки невест: «Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками».

Самая непринужденная атмосфера царила на «детских балах» танцмейстера Петра Андреевича Йогеля, собиравшего в одном зале всех своих воспитанников, от мала до велика. Пушкин, один из лучших учеников Йогеля, получил приглашение от маэстро на рождественский «детский бал» в доме Кологривовых — где в этот вечер танцевала Натали в белом воздушном платье и золотом обруче. Прекрасная, царственная и холодная, как зимняя принцесса, она мгновенно разожгла огонь в душе поэта.
Прямо на балу Пушкин сочинил шутливый экспромт: «Я влюблен, я очарован, я совсем огончарован!», однако влюбился он вовсе не на шутку. Поэт решил свататься к Наталье Гончаровой.
«Счастье мое зависит от одного благосклонного слова»
Но что же Наталья? Как она приняла ухаживания столичного денди, почти в два раза старшее нее?
Великолепный Пушкин, со своим страстным напором, блестящим умом, искрометным остроумием, совершенно ошеломил скромную девушку. Ее холодность, очаровавшая поэта, была вызвана не надменностью — Наталья попросту растерялась. Она прятала в складках платья свои поношенные перчатки, стыдилась старых туфель и всё ждала, когда можно будет сбежать от этой лавины восторженных признаний.

По дороге домой Наталья выслушивала едкие комментарии матери, которая с первого взгляда невзлюбила бойкого кудрявого ухажера дочери. «Декабрист, вольнодумец, — с презрением цедила мать, боготворившая царскую семью. — За душой ни гроша, полиция за ним следит, того и гляди в Сибирь сошлют, а все туда же — увивается, острит, танцует, головы неопытным девушкам морочит! Донжуан столичный! Ты смотри у меня, Наташа, даже и не вздумай о нем вспоминать, не пара он тебе! Найдем кого получше, чтобы был на хорошем счету у государя».
Однако Пушкин оказался не так-то прост. На следующий же день после бала он со всевозможным старанием принялся завоевывать доверие Гончаровых. Старался не дерзить будущей теще — это давалось особенно трудно, — и посвящал Наталье грустные, бесконечно красивые стихи:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
Наташа увидела Пушкина с другой стороны — перед ней открылся ранимый, сомневающийся творец, раскаивающийся в грехах молодости, готовый начать новую жизнь со своей Мадонной. Она могла устоять перед насмешливым щеголем — но не перед страдающей душой поэта.
Впервые в жизни Наталья взбунтовалась. Она заявила матери, что выйдет только за Пушкина, и никаких других женихов, даже самых богатых и знаменитых, ей не надо.
Но в лице будущей тещи Пушкин нашел достойного соперника. Она не стала ссориться с дочерью, но дала потенциальному зятю абсолютно невыполнимое, фантастическое задание — получить благословение на этот брак у самого императора.

Пушкин бросился писать письмо начальнику Третьего отделения графу Бенкендорфу, который выступал «связным» между поэтом и Николаем Первым, и вскоре получил вдохновляющий ответ: царь с «благосклонным удовлетворением» воспринял известие о его женитьбе, а по поводу «личного положения», внушавшего некоторые сомнения будущей теще поэта, заверил, что «в нем не может быть ничего ложного и сомнительного». В качестве подарка на свадьбу царь разрешил Пушкину напечатать «Бориса Годунова», о чем поэт уже давно мечтал. Также император прибавил, что сочинение он изволил читать «с особым удовольствием».
Влюбленные были на седьмом небе от счастья… Пока мать не сообщила, пряча глаза: никакого приданого у Натальи нет вообще. И не мог бы сам Пушкин одолжить своей будущей теще 11 тысяч рублей с тем, чтобы она могла купить Наталье это самое приданое, а то занять денег больше не у кого.
Ошарашенный жених, и без того едва сводивший концы с концами, заложил свое имение Кистенёво, чтобы оплатить приданое Натальи. В конце концов, деньги — такая ерунда! Главное, что спустя два с лишним года ухаживаний и переговоров этот брак все-таки состоялся. Он любим и любит — что еще человеку нужно для счастья?
«Минуй нас пуще всех печалей…»
Оказалось, что для счастья человеку нужно, чтобы теща была где-нибудь подальше, а не сидела с утра до ночи у молодоженов в гостиной, раздавая непрошеные советы и критикуя зятя за все подряд. А ведь Пушкин с такой любовью обустраивал свое первое семейное гнездышко на Арбате! Друг поэта, князь Петр Вяземский, удивлялся: «Всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство — щегольская, уютная гостиная, оклеенная диковинными для меня обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками…»

Спустя три месяца после свадьбы, в мае 1831 года, Пушкины сбежали из своей лиловой московской гостиной в Царское Село. Тещи там, к счастью, уже не было, однако влюбленных ждала новая опасность — царская милость.
Император Николай был действительно доволен женитьбой мятежного поэта. Государь не без оснований полагал, что семейная жизнь заставит Пушкина остепениться, повзрослеть и больше внимания уделять российской истории, а не «безделкам» и «забавной литературе». Поэму «Полтава» император ставил выше «Евгения Онегина», а стихотворение «Клеветникам России», написанное Пушкиным летом 1831 года, Николай жаждал получить для прочтения незамедлительно. Как же понравились государю строки:
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Это писал не декабрист, не вольнодумец, а государственный муж с поистине имперскими взглядами на судьбу России! Похоже, женитьба пошла Пушкину на пользу, радовался Николай, гуляя по тенистым аллеям Царского Села. Настала пора приблизить поэта ко двору, чтобы упрочить материальное и светское положение молодой семьи. Такое творчество следует поощрять!
Тем временем, сами молодожены редко выбирались из милого солнечного домика с мезонином. Если и выходили, то бродили по самым уединенным уголкам парка, лишь бы только ни с кем не общаться. Но от судьбы не уйдешь.


Мать Пушкина вспоминала: «На прогулке император и императрица встретили Наташу с Александром, они остановились поговорить с ними, и императрица сказала Наташе, что она очень рада с нею познакомиться и тысячу других милых и любезных вещей. И вот она теперь принуждена, совсем этого не желая, появиться при дворе…. Это Наташе очень неприятно, но она должна будет подчиниться».
На той же судьбоносной встрече в царскосельском парке император предложил Пушкину взяться за серьезное исследование биографии Петра Первого. Государю пришлись по душе пушкинские «Стансы» 1826 года, в которых поэт сравнил Николая с великим предком, и тема эта требовала всестороннего раскрытия. Пушкин горячо поддержал идею императора. Писал потом друзьям: «Зимою зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне Царем», — добавляя, что государь с ним «милостив и любезен».
С этого момента началась активная фаза перевоспитания легкомысленного поэта. Николай сделал Пушкина придворным историографом; назначил жалованье в 6000 рублей — достаточное для ведения скромного, разумного хозяйства; и произвел поэта в камер-юнкеры. Звание непрестижное, но не давать же титулярному советнику Пушкину камергера, как князю Вяземскому! Хватит с него пока и камер-юнкера, а там посмотрим, решил император.
Рад бы в рай — да долги не пускают
Пушкин был страшно разочарован — и скудным размером назначенного ему жалованья, и унизительным званием, более подходящим для зеленых юнцов, чем для тридцатилетнего историографа, который в своих стихах обращается к царю на «ты» и дает ему государственные советы. Друзья Пушкина вспоминали: «Вельегорский и Жуковский должны были обливать холодною водою нового камер-юнкера: до того он был взволнован этим пожалованием! Если б не они, он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю».

В день именин Николая Первого всех камер-юнкеров вызвали представляться императору. Пушкин рапортовался больным, а в дневнике записал: «Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, — молокососами 18-летними. Царь рассердится, — да что мне делать?»
Вот так на свой первый бал в Аничковом дворце Наталья поехала не с мужем, а с его сестрой, которая потом вспоминала: «Она танцевала полонез с Императором; Он, как всегда, был очень любезен с нею, хотя и немножко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался больным, чтобы не надевать мундира».
«В нем много от прапорщика и немного от Петра Великого, — язвительно комментирует Пушкин в своем дневнике и с грустью прибавляет: — Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно».
Но отказаться от царской милости никак не получалось. Ни сам Пушкин, ни его юная супруга не умели планировать семейный бюджет. Дочь Натальи рассказывала: «Бывали дни, после редкого выигрыша или крупной литературной получки, когда мгновенно являлось в доме изобилие во всем, деньги тратились без удержа и расчета, — точно всякий стремился наверстать скорее испытанное лишение. Муж старался не только исполнить, но предугадать ее желания. Минуты эти были скоротечны и быстро сменялись полным безденежьем, когда не только речи быть не могло о какой-нибудь прихоти, но требовалось все напряжение ума, чтобы извернуться и достать самое необходимое для ежедневного существования».
Теща не спешила отдавать долг за приданое Натальи. От полной безысходности Пушкин, в дополнение к жалованью, брал у государя одну денежную ссуду за другой, счет шел на десятки тысяч!, — а в ответ послушно исполнял свои обязанности камер-юнкера, посещая царские балы вместе с женой и терзаясь ревностью к своему благодетелю.

«Завидую друзьям, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадоны etc. etc.», — с горечью говорил Пушкин и принимался напевать:
Не дай Бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье,
Да и в своем тошнит.
Но Наталья возражала: «Втираться в интимные придворные круги — ты знаешь моё к тому отвращение; я боюсь оказаться не на своём месте и подвергнуться какому-нибудь унижению».
Со временем ревность Пушкина к императору сошла на нет — поэту просто не за что было зацепиться. Царь танцевал с Натали, но этим дело и ограничивалось. Государь не собирался изводить гениального певца истории, «умнейшего человека в России» (как он называл Пушкина), устраивая глупую интрижку с его женой. Николаю было нужно нечто большее. Он поручил Пушкину величие империи: «Употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше», — таков был царский наказ поэту.
После Пушкина
За шесть лет семейной жизни Пушкины обзавелись четырьмя детьми. Супруги оказались чудесными, заботливыми родителями; но как же ругали потом Наталью высокомерные критики-пушкинисты, не нашедшие в ее письмах, далеких от «воркующих трелей Ромео и Юлии», написанных по-русски, простонародным слогом и полных бытовых подробностей, «ни возвышенных чувств, ни возвышенных мыслей».

Семейное счастье Пушкина раздражало многих, особенно отвергнутых им женщин. Одна из них, Идалия Полетика, организовала тщательно продуманную, искусно сплетенную кампанию по травле поэта, результатом которой стала дуэль Пушкина с Дантесом. Поэт так и не поверил в измену жены, однако вынужден был принять правила навязанной ему игры.

Император Николай, узнав о подготовке дуэли, решительно вмешался: 23 ноября 1836 года вызвал поэта к себе, в нарушение всех установленных при дворе сроков предоставления аудиенций, и взял с Пушкина обещание ни под каким предлогом не стреляться с Дантесом, а в случае возобновления ухаживаний Дантеса за Натальей обратиться к нему. Пушкин не выполнил ни одно из этих обещаний. Вечером 27 января 1837 года император получил сообщение, что поэт смертельно ранен в поединке с соперником. Николай немедленно отправил Пушкину собственноручную записку: «Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое попечение».
Наталья едва пережила потерю мужа: «Бесчувственную, словно окаменелую физически, ее уложили в постель; даже в широко открытых, неподвижных глазах всякий признак жизни потух… Она не слышала, что вокруг нее делалось, не понимала, что ей говорили. Все увещания принять пищу были бесполезны, судорожное сжимание горла не пропускало и капли воды». Спустя сутки докторам удалось привести ее в чувство. Однако вместе с сознанием вернулась и острая, жгучая боль, которая сопровождала Наталью до конца жизни.

В отличие от Пушкина, император свое слово сдержал. На следующий день после смерти поэта Николай учредил специальную «Опеку над малолетними детьми и имуществом камер-юнкера А. С. Пушкина», которой было поручено императором: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей в пажи и по 1500 руб. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать за казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 тыс. руб.».
Спустя семь лет тоски по Пушкину Наталья вновь вышла замуж — за доброго и благородного офицера Петра Петровича Ланского, полюбившего детей поэта как своих собственных.

Император, внимательно следивший за судьбой Натальи, одобрил этот брак и даже стал крестным отцом ее новорожденной дочери Александры. Та потом всю жизнь вспоминала вечерний визит царя в дом Ланских: «Более полвека прошло с тех пор, и я как сегодня помню трепетное биение моего сердца, детский восторг, охвативший мой ум! Не успел высокий силуэт государя появиться на пороге, как я быстрым, непредвиденным нянею, движением, вскочила на постель и с самым сосредоточенным видом голыми ногами изобразила глубокий реверанс, наподобие подмеченных мною на улице, когда дамы низко приседали при встрече с царем. Государь неудержимо рассмеялся моей комической фигурке, взял меня на руки и расцеловал в обе щеки. Он ласково поговорил со мною, но что он мне сказал, — я не помню. Я вся обратилась в зрение и впилась в него глазами, зато он и теперь как живой сохранился в моем воображении».
«Сердце Пушкина теребить в руках»
Историческая монография Пушкина, посвященная Петру Великому, осталась незаконченной и неопубликованной. Царь не подгонял поэта — Николай, вопреки сложившимся стереотипам, был истинным ценителем искусства и прекрасно понимал, что творца нельзя заставить, можно только вдохновить. Он терпеливо ждал новых сочинений Пушкина и, кажется, отчаянно хотел с ним дружить.
Злые сплетни надолго пережили и поэта, и его супругу, и Идалию Полетику, их распускавшую. С каким удовольствием подхватила потом эти сплетни Марина Цветаева, которая сама отнюдь не могла похвастаться супружеской верностью:
Счастие или грусть —
Ничего не знать наизусть,
В пышной тальме катать бобровой,
Сердце Пушкина теребить в руках,
И прослыть в веках —
Длиннобровой,
Ни к кому не суровой —
Гончаровой.
Сон или смертный грех —
Быть как шёлк, как пух, как мех,
И, не слыша стиха литого,
Процветать себе без морщин на лбу.
Если грустно — кусать губу
И потом, в гробу,
Вспоминать — Ланского.
Но Цветаева ошибалась — Наталья любила Пушкина до последнего дня и каждую пятницу надевала черное платье в знак траура по первому мужу.

Из мемуаров Александры Араповой: «С пятилетнего возраста я явственно помню мать, и несмотря на то, что ее вторая семейная жизнь согласием и счастьем сложилась почти недосягаемым идеалом, веселой я ее никогда не видала. Мягкий ее голос никогда порывом смеха не прозвучал в моих ушах; тихая, затаенная грусть всегда витала над ней. В зловещие январские дни она сказалась нагляднее; она удалялась от всякого развлечения, и только в усугубленной молитве искала облегчения страдающей душе».
Исторические материалы по теме:
- В. М. Вогман «Пушкин и Николай I. Исследование и материалы»
- Александра Арапова «Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. К семейной хронике жены А. С. Пушкина»
- Художественные произведения А. С. Пушкина, посвященные Н. Н. Гончаровой: «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» (1829); «Мадона» (1830); «Когда в объятия мои…» (1830); «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» (при жизни Пушкина не публиковалось, датировано 1831); «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…» (1834); «Участь моя решена, я женюсь…» (три наброска автобиографического характера, май 1830)
- Письма А. С. Пушкина жене из Михайловского (1835)
- А. С. Пушкин «Путешествие из Москвы в Петербург» (1833-1835)
- Воспоминания Петра Вяземского о Пушкине
- Газета «Галатея», 1839, № 4, с. 327 (о детских балах Йогеля)
Поддержите проект и получите эксклюзивный исторический контент: - необычные факты из истории России с иллюстрациями; - интересные аудиорассказы из серии «Царские слуги». Подпишитесь в группе Уютной истории ВКонтакте ⇢ Стоимость подписки - 50 рублей в месяц. Отменить можно в любой момент. Добро пожаловать в клуб Уютной истории 💚