На выпускных экзаменах Пушкин провалился: ответы его были неудовлетворительны, стихотворение читал слабое — «Безверие» никому из профессоров Лицея не понравилось; выпустили его девятнадцатым.
Но наш герой смотрел в будущее с беспечностью поэта; в октябре 1817 года он начал в Петербурге жизнь самостоятельную и крайне веселую. Связи отца открывали молодому Пушкину вход в лучшие кружки большого света. В доме номер 30 по Миллионной улице он познакомился с эксцентричной хозяйкой блестящего салона — княгиней Голицыной, которую называли Пифией и Княгиней Ночи; и влюбился в нее до безумия.
Путеводная звезда поэтов
Авдотья Голицына была красива, умна и взбалмошна. А еще она была в два раза старше Пушкина — но в свои тридцать семь выглядела неотразимо.
«Прекрасные полосы, черные, как смоль, такие шелковистые и тонкие, падали локонами на приятно округлую шею, — вспоминала французская актриса Луиза Фюзиль, гостья княгини. — Необычайно выразительное лицо было полно очарования; в фигуре и походке ее, весьма грациозной, была какая-то мягкая непринужденность; и когда она поднимала свои огромные черные глаза, у нее был тот вдохновенный вид, который придал ей Жерар в одной из своих прекрасных картин, где она была изображена. Когда я увидела ее в саду, она была одета в индийское кисейное платье, которое изящно драпировало ее фигуру. Она никогда не одевалась так, как другие женщины; при ее молодости и красоте эта простота античных статуй шла ей как нельзя более».
Вообще-то у Авдотьи был муж — князь Сергей Михайлович Голицын, за которого она вышла еще в 1799 году, когда Пушкин только родился. С тех пор княгиня успела развестись, найти возлюбленного — Михаила Долгорукова — и потерять его на войне. Страдая от горя, Авдотья отправилась странствовать по Европе, где затмила собой всех неапольских красавиц, потом вернулась в Петербург и завела в своем особняке на Миллионной экстравагантный литературный салон, который открывался только в темное время суток. Однажды гадалка предсказала Авдотье, что ее смерть придет ночью, и потому княгиня отсыпалась днем, а после полуночи окружала себя людьми.
У Голицыной собирались все знаменитости: Жуковский, Карамзин, Батюшков, Вяземский. Но обсуждали не литературу, а политику. Хозяйка призывала к «интеллигентной» революции, «толковала о либеральности и конституциях», писала философские трактаты о вреде «беспредельного самовластия». До восстания декабристов было еще далеко; но в салоне Княгини Ночи уже расцветали протестные настроения.
«Пушкин влюблен в Пифию»
Экзотическая атмосфера салона и его эффектная хозяйка произвели на вчерашнего лицеиста неизгладимое впечатление. Пушкин не пропускал ни одного собрания у Голицыной, которую его старшие друзья называли Пифией — жрицей-прорицательницей, вдыхавшей дурманный пар из расщелины парнасской скалы и в экстазе предрекавшей будущее.
«Пушкин влюблен в Пифию; он перед нею прыгает, коверкается, но, к сожалению, не пишет ей стихов», — сообщал Карамзин одному приятелю. Другому он рассказывал подробнее: «Наш усердный собеседник — поэт Пушкин, который у нас в доме смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь проводит у неё вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви. Признаюсь, что я не влюбился бы в Пифию: от ее трезубца пышет не огнем, а холодом».
Немного освоившись, Пушкин взялся и за стихи для Пифии. Сначала было простое: «Краев чужих неопытный любитель…»
Где женщина — не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел —
Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с отечеством моим.
Удостоившись от княгини ласковой похвалы, Пушкин решился на более серьезный шаг. Отправил ей свою оду «Вольность», грозившую злодеям-царям страшной гибелью, и сопроводил рукопись следующим посвящением:
Простой воспитанник Природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную Свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю,
И что же?.. Слабый человек!..
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.
Стихи и ода были приняты изощренной княгиней благосклонно, хотя и сочтены несколько наивными. Остаток 1817 года промелькнул для Пушкина под знаком «произвола страсти», в «шуме пиров и буйных споров».
«Худой, обритый, но живой»
Ночной, разгульный и хмельной образ жизни плохо сказался на здоровье юного поэта. Сразу после Нового года Пушкин отчаянно занемог, о чем упоминал потом в своих Записках:
«Болезнь остановила на время образ жизни, избранный мною. Я занемог гнилою горячкою. Лейтон за меня не отвечал. Семья моя была в отчаянии; но через 6 недель я выздоровел. Сия болезнь оставила во мне впечатление приятное. Друзья навещали меня довольно часто; их разговоры сокращали скучные вечера. Чувство выздоровления одно из самых сладостных. Помню нетерпение, с которым ожидал я весны, хоть это время года обыкновенно наводит на меня тоску и даже вредит моему здоровью. Но душный воздух и закрытые окна мне так надоели во время болезни моей, что весна являлась моему воображению со всей поэтической своей прелестью. Это было в феврале 1818 года».
В разгар болезни случились два события: во-первых, доктор усадил пациента в ванну со льдом, и это сработало; во-вторых, однажды ночью к Пушкину явилась Пифия собственной персоной, переодевшись в мужскую военную форму — чтобы не узнали. Об этом Пушкин рассказал в элегии «Выздоровление»:
Так, видел я тебя; мой тусклый взор узнал
Знакомые красы под сей одеждой ратной:
И слабым шепотом подругу я назвал…
Но вновь в уме моем стеснились мрачны грезы,
Я слабою рукой искал тебя во мгле…
И вдруг я чувствую твое дыханье, слезы
И влажный поцелуй на пламенном челе…
После болезни Пушкин на время оставил высший свет и «хладные прелести Невы» — отправился в Михайловское, к «деревенской свободе». «Я ускользнул от Эскулапа, худой, обритый, но живой», — сообщал он другу Энгельгардту.
Тем летом Пушкин полностью посвятил себя поэзии — много работал над «Русланом и Людмилой» и почти не вспоминал столичную Пифию. Вернувшись осенью в Петербург, он увлекся творческими посиделками у Жуковского, где писатели говорили уже не о политике, а о литературе.
На одном из этих замечательных вечеров Жуковский поднес Пушкину свой портрет с надписью: «Ученику-победителю от побежденного учителя в высокоторжественный день окончания Руслана и Людмилы». И это оказалось в тысячу раз приятнее, чем снисходительная улыбка высокомудрой Княгини Ночи.